Большие дела [СИ] - Дмитрий Ромов

— Какой? — спрашивает она и глаза её зажигаются интересом.

— Мой милый уехал, не вернётся,

Уехал навечно и навсегда.

В Париж он больше не вернётся.

Оставил только карточку свою…

Я пою, подражая Алёше Димитриевичу. Получается плохо, непохоже, но всё равно весело. На душе весело.

— У нас путёвка комсомольская, Галя. Будем счастливчика выбирать. Тебя не выберем, сразу предупреждаю. Такая, как ты мне и здесь нужна, хоть иногда бываешь бестолковой и творишь безумства.

Она понимает, что гроза миновала и выдыхает.

— Будет сделано, мой повелитель, — говорит она и улыбается.

Хорошо, что улыбается, хорошо.

— Всесоюзная комсомольская стройка — это не только большая ответственность, но и почёт, — с жаром рубит воздух второй секретарь фабричного комитета комсомола Галина Алёшина. — Пробивать путь — это не только прокладывать рельсы там, где не ступала нога человека, нет. Это значит гораздо больше, товарищи! Это значит открывать путь в будущее! В будущее процветание нашей прекрасной Родины, делая её ещё краше и сильней. БАМ — больше, чем железное полотно, это поистине символический путь, соединяющий прошлое, настоящее и грядущее. Это железный огонь, напоминающий нам, как закалялась сталь, та неподдельная, настоящая сталь первых трудовых свершений. Этот огонь заставляет наши сердца и по сей день стучать в унисон с рабочими ритмами необъятной страны и доказывать всему миру, что комсомол, как и прежде является несгибаемым стержнем, вокруг которого собраны лучшие молодые люди Советского союза! Предлагаю комсомольской путёвкой наградить товарища Снежинского. Думаю, его способности и трудовые подвиги нужны стране. Послужи, Эдуард, Родине, сделавшей для тебя всё!

Все присутствующие аплодируют, правда, не понятно, Гале или Эдику.

— Ну что же, если других предложений нет, прошу голосовать, — на правах председательствующего предлагаю я.

— Ну как же нет, — оскаливается Снежинский. — Есть предложение, причём гораздо лучшее. Уж поверьте.

24. Пройдемте

Мой актив, несколько человек, верных Гале, знают, как реагировать в сложных ситуациях. Моя зам — барышня не промах, на неё можно положиться, надо только вовремя очертить границы разумного. Так что не зря я ей хвост накрутил.

Но вот остальные участники собрания, хоть они, думаю, и не контролируются Снежинским, но что им в голову взбредёт совершенно непонятно. Я бросаю взгляд на Галю и получаю в ответ молчаливое послание, что мол всё будет хорошо, не извольте беспокоиться, ваше величество.

Ладно, посмотрим, в конце концов, всегда можно просто свернуть ему шею. Хорошая шутка, мда…

— Ну что же, товарищ Снежинский, — киваю я, — прошу вас, огласите ваше предложение.

— Я так скажу, товарищи, — начинает он с противной высокомерной полу-усмешкой и касается левой стороны своей груди. — Я благодарен вам за это щедрое предложение. Правда, благодарен, от чистого сердца. Но посудите сами, разве я достоин? Да меня же из обкома выпнули, здесь, на фабрике, первый секретарь не доверяет управлять «Прожектором». Тут, правда, история отдельная. Ведь для вас не секрет, что именно я организовал недавнюю проверку ОБХСС на фабрике. Товарищ Брагин сумел замять дело, но на этот счёт у меня есть определённые догадки. Ладно, не об этом у нас сейчас разговор. Хотя, если был бы об этом, я бы вам доказал, понятное дело, умозрительно, что на фабрике творятся преступные деяния. Доказал бы и смог, уж поверьте, смог бы организовать новую проверку, уже с другим начальником управления и совершенно другим результатом. Ведь долг честного комсомольца состоит в том, чтобы препятствовать хищениям социалистической…

— Ближе к делу, Снежинский, — раздаются раздосадованные голоса из Галиного, надо полагать, актива. — Или ты пришёл тут комедию ломать?

Он крякает, озирается и, качнув головой, продолжает:

— В общем, я предлагаю послать в Тынду заведующего производственным сектором Владимира Кулисевича.

— Валерия, — поправляет Валерий, поднимаясь из-за стола.

Эдик смотрит на него так, будто говорит: «Ой, да какая разница? Что Владимир, что Валерий — один хрен». А вот Валерий смотрит немного сконфуженно, пытаясь поймать взгляд Эдика и о чём-то ему просигналить. А ещё несколько человек наоборот, отводят от него глаза и не хотят быть замеченными.

Да только тот, обуреваемый красноречием не обращает внимания ни на своего кандидата, ни на заскучавшую группу поддержки.

— Посмотрите на Валерия, — бойко продолжает Снежинский. — Молодой, неженатый, энергичный, работа в его руках спорится. Вот, кому надо рельсы класть.

— Там рельсы класть не надо, — парирует Галя. — Надо будет в «Комсомольском прожекторе» работать, вообще-то. Может быть.

— Ну, это я так, условно, — кивает Снежинский. — Он мог бы и рельсы класть, и на медведя с рогатиной ходить. Тем более, он мне сам говорил, что хотел бы на БАМ поехать. Ну вот и шанс, Валера.

Валерий медленно и растерянно мотает головой.

— У меня невеста появилась, — виновато говорит он. — Я не смогу.

— Что? — осекается Эдуард и наконец-то обращает внимание на заскучавшего Кулисевича. — За один день? Меньше даже. Невеста?

— Мы заявление в ЗАГС подали. Беременная она.

— От кого? — тупо и скорее по инерции спрашивает порнограф Эдик.

— Присаживайтесь пока, — предлагаю я. — Итак, у Снежинского самоотвод.

Герой сегодняшнего бюро резко меняется и из напористого агитатора в мгновение ока превращается в бедную романтическую овечку с крупными выпуклыми глазами на мокром месте. Артист. Оскар по тебе плачет.

— Что значит самоотвод? — вскакивает крупнотелая хохотушка Аня Кузьмищева. — Ему товарищи доверие оказывают, а он что? Пренебрегает? Я считаю этот вопрос нужно обсудить со всем нашим коллективом. Мне кажется такое поведение недопустимо для комсомольца, тем более, члена бюро на ответственной должности. Подумаешь, отчислили из обкома! Так ты докажи делом свою полезность. Нет, так не делается, Эдуард. Да и довод для самоотвода, ненастоящий, высосанный из пальца. Мне кажется, нам нужно завтра же провести комсомольское собрание с разбором поведения Снежинского!

— Правильно, — подхватывают остальные члены комитета.

— Наверное, не зря его из обкома попёрли!

— И это правильно! Что же, давайте голосовать. Можно, Егор Андреевич?

— Можно, товарищи, можно, — подтверждаю я. — Итак, кто за то, чтобы провести внеочередное комсомольское собрание с рассмотрением личного дела и неблаговидных поступков товарища Снежинского, прошу голосовать!

Все, разумеется, поднимают руки, включая Валеру-Володю и остальных неудавшихся союзников, не рискнувших, судя по всему идти против генеральной линии. Умница, Галка, честное слово.

Снежинский обводит присутствующих долгим взглядом, а потом впивается глазами в меня и морщится, кривится, передёргивается. Ну давай, скончайся уже от желчных судорог. Поняв, что оказался здесь в абсолютном меньшинстве, он качает головой.

Не ожидал, что Галя, которая позволила пролезть тебе в комитет, всё так чётко подготовит и расставит фигуры? Я и сам не ожидал. Эту Галю надо поближе к себе держать. Она может горы свернуть, если её правильно использовать. Образец аппаратной работы. Молодец, Галка!

Нет, она, конечно, меня заверила, что всё хорошо будет, но чтоб так слаженно. Сработанный у нас коллектив, однако… Она прямо как блин светится, глядя на меня, мол видал, какая я красотка? Видал, конечно, красотка ты, Галя. Будешь поощрена.

— Извините, товарищи, — говорит Снежинский, продолжая строить гримасы. — Я не подумав, выступил. Глупость сморозил, хотел, как лучше. Я ведь думал, Володе…

— Валере…

— Вот именно, Валере нужнее… А если нет, так я с радостью. Что же, я не понимаю, по-вашему? Всё я понимаю. В общем, не подумал я. Беру слова обратно.

А я ведь тебя заранее предупреждал, а ты так и не подумал.

— Не подумал, — продолжает он. — И не оценил того высокого доверия, которое вы мне оказываете. Конечно, я приму ваш выбор. Не нужно собрания, если проголосуете, я поеду.

— Мы уже за собрание проголосовали! — заявляет пышнотелая